Литературное творчество В.И. Майкова

Содержание

Введение…………………………………………………………………………...3

Литературное творчество В.И. Майкова………………………………………...4

Заключение…………………………………………………………………...…..16

Список литературы…………………………………………………………...….17

Введение

Василий Иванович Майков родился в 1728 г. в семье ярославского помещика. Отец его отставной капитан лейб-гвардии Семеновского полка был любителем театра и покровительствовал знаменитой ярославской труппе Ф. Г. Волкова. В. И. Майков не получил в детстве серьезного общего образования. Он, недолгое время обучался в академической гимназии в Петербурге и вскоре же, в 1742 г., был зачислен на службу в Семеновский полк. В начале 1743 г., согласно правительственному указу, он был отпущен домой на четыре года «для наук». Однако и эти четыре года не восполнили образования поэта: он не приобрел основных по тому времени знаний — знаний новых и древних языков. Этот факт в биографии В. И. Майкова неоднократно указывался и его сторонниками и его врагами. Незнание Майковым иностранных языков, несомненно, наложило свой отпечаток на характер его творчества. Оно стимулировало интерес Майкова к национальному фольклору и самобытной повествовательной литературе конца XVII, начала XVIII в.; с другой стороны, оно явилось причиной поверхностного знания им западноевропейских литератур, сведения о которых он получал большей частью из вторых рук. С 1747 г. начинается действительная служба Майкова в полку.

25 декабря 1761 г. Майков увольняется из военной службы в чине капитана и с 1762 г. поселяется в Москве. Еще живя в Петербурге, он сблизился с Сумароковым, Елагиным, Ив. Мелиссино, Херасковым. С 1762 г. стихотворения Майкова начинают появляться в печати, в журналах «Полезное увеселение» и «Свободные часы», издаваемых под редакцией Хераскова. К этому времени относится его сближение с кружком Хераскова, группировавшимся около Московского университета. Литературные дебюты Майкова тесно связаны с «сумароковским» направлением в поэзии, и прямое влияние «сумароковцев» определило в идейном, а отчасти и в стилистическом отношении характер первого периода его творчества.

Литературное творчество В.И. Майкова

Как поэт впервые Майков выступил в журнале «Полезное увеселение», в январском номере 1762 года он поместил эклогу «Цитемель» и эпиграмму. На воцарение Екатерины II поэт откликнулся не сразу, и лишь ко дню тезоименитства императрицы 24 ноября выпустил отдельным изданием свое первое торжественное стихотворение.

Майков писал оду после выхода в свет «обстоятельного манифеста», в котором Екатерина подробно изложила причины, побудившие ее захватить трон, и преподала официальную оценку события, и позже ломоносовской оды, опиравшейся на этот манифест. Таким образом, для оды Майков имел признанные литературные источники и воспользовался ими, не стремясь разнообразить трактовку известных вещей.[1]

Майков, сочиняя свою оду под влиянием ломоносовских стихов, избегает их резкости и остается в официальных пределах. Ничего не говорит он о немецком засилье, помня, что государыня-то была из немок, и ничего не советует, приговаривая только:

Владей, владей счастливо нами

И купно нашими сердцами...

Достойно села ты на трон,

Достойно скипетр приняла и т. д.

При этом Майков повторяет сюжетную схему оды Ломоносова — у него также появляется Петр I, произносящий речь в пользу новой императрицы, — и заимствует поэтические формулы.

В «Оде на новый 1763 год» Майков совершает краткий обзор русской истории, подобно тому как это делал Ломоносов в оде 1761 года. Он вспоминает Бориса Годунова, Михаила и Алексея Романовых, Петра I, которого особенно хвалит, и Елизавету, для того чтобы отметить возвращение с новой императрицей Екатериной славных починов петровского царствования.

По существу, это было лучшее из того, что мог и хотел сказать о ней Майков. Для него, как и для Ломоносова, Петр I был образцом просвещенного монарха, и сравнением с ним измерялись достоинства других владетелей. В «Оде на случай избрания депутатов

1767 года» Майков напоминает о том, что Екатерина в преображенском мундире, ведя за собой гвардию, отправилась свергать своего мужа, и рисует ее на коне, с мечом в руках:

Гордяся, конь, как вихрь, крутится,

От ног его песок мутится,

Восходит кверху пыль столпом.

Таков был Петр велик во славе,

Когда на брани при Полтаве

Бросал на дерзких шведов гром.

Дальше говорится о флоте — и снова Петр приходит на память поэту.

Про будущую Комиссию в этой оде сказано весьма немного — лишь то, что «закон, изображенный ясно», прекратит происки зловредных ябедников и что «судьи возмогут без препоны святую истину хранить», так как смысл законов станет очевидным для всех. В оде нет политических оценок и выводов, составлявших характернейшую черту ломоносовских од.[2] Майков пишет парадные стихи, не вдумываясь глубоко в смысл описываемого события, и нельзя не видеть, что он оставляет в стороне многие возможности созданного Ломоносовым жанра.

«Стихи на возвратное прибытие» Екатерины II из Казани в Москву в 1767 году утверждают тот же излюбленный тезис:

Что было здесь Петром Великим насажденно,

Тобой взращенное уже то видим мы.

Ограничившись этим, Майков главной темой стихотворения делает заботу императрицы о детях и юношестве. Он восхищенно изображает блестящее будущее приемышей Воспитательного дома — благотворительного заведения, незадолго перед тем открытого. Младенцы с годами войдут в юношеский возраст и вознаградят государыню.

В твое владычество богатство принесут,

Инди́ю съединят с Российскою страною

И Хину во твое подданство приведут.

Питомцы Воспитательного дома, однако, не оправдали торгово-завоевательных пожеланий Майкова, которому в порыве поэтической фантазии представилось, что в этом учреждении «всех енаралами

делают», как сто лет спустя ехидно заметила щедринская Улитушка, получив от Порфирия Головлева поручение свезти прижитого им ребенка в Москву на воспитание.

Заметим попутно, что и в других своих одах Майков нередко черпает у Ломоносова риторические фигуры и образы. Так, в «Оде победоносному российскому оружию» есть строки:

Какая буря наступает

И тмит всходяща солнца луч?

Какая молния блистает

И с серою надменных туч?

В оде на взятие Бендер читаем:

Но кая радость дух объемлет,

Какой я вижу ясный свет,

Какому гласу слух мой внемлет?

Эти вопросы уже задавал себе Ломоносов в оде 1742 года:

Какой приятный зефир веет

И нову силу в чувства льет?

Какая красота яснеет?

Что всех умы к себе влечет?

(VIII, 82)

И в оде 1756 года:

Какую радость ощущаю?

Куда я нынче восхищен?

(VIII, 399)

Ломоносов пишет: «Заря багряною рукою» (VIII, 215); «И се уже рукой багряной Врата отверзла в мир заря» (VIII, 138) —Майков берет у него эпитет: «Там, где зари багряной персты» (Ода на взятие Бендер). И даже весьма рискованные «бурные ноги», отмеченные Ломоносовым у лошади, на которую садилась императрица Елизавета, —

И топчет бурными ногами,

Прекрасной всадницей гордясь, —

(VIII, 394)

эти ноги, с яростью опротестованные Сумароковым, находят место в стихах Майкова, правда перенесенные в разряд явлений космических:

И кони бурными ногами

Несут небесными полями

Планет прекрасного царя.

(Ода на новый 1763 год)

Майков и не скрывает своей близости к торжественной лирике Ломоносова. В оде 1768 года, написанной по поводу праздника восшествия на престол Екатерины II, он, говоря о том, что желает «песни петь священны», спрашивает, кто поможет ему, направит мысли, даст богатство речей? И просит Ломоносова настроить его «слабую лиру»,

Дабы я мог пространну миру

Твоим восторгом возгреметь.

Называя Ломоносова несравненным, преславным певцом россов, обладающим слогом отменной красоты, сочинявшим песни огромные и стройные, Майков говорит о том, что подражает ему, возжженный его пламенем.

Ценя Ломоносова как великого поэта, Майков с уважением указывал на его научные заслуги, и об этом следует упомянуть, потому что далеко не все современники понимали значение Ломоносова-ученого. Надпись к изображению Ломоносова, напечатанную в журнале «Санктпетербургские ученые ведомости» (1777), Майков начинает именно с оценки его научной деятельности:

Сей муж в себе явил российскому народу,

Как можно съединять с наукою природу…

…Натуры ль открывал нам храм приятным словом,

Казался важным быть и в сем убранстве новом.

И лишь в последней строке он перечисляет уже ставшие обязательными титулы Ломоносова, по обычаю времени составленные из имен великих писателей древности, — «Он был наш Цицерон, Виргилий и Пиндар».

Ломоносов был учителем Майкова и в переложении псалмов, хотя выбирали они разные произведения: Ломоносов—1, 14, 26, 34, 70, 103, 143, 145 псалмы; Майков —1, 12, 41, 71, 89, 111, 136. Совпали они только в первом псалме.

Для Майкова, как и для Ломоносова, библейские тексты были способом выразить собственные чувства и переживания, поскольку строгие нормативы поэтики классицизма других способов для этой цели не предоставляли. При этом главный мотив псалмов, отобранных Майковым, — не борьба с врагами, как у мужественного Ломоносова, но выражение надежды, связанной с упованием на бога.[3]

В баснях Майкова заметны идеи дворянского либерализма, как они трактовались Паниным, Сумароковым и их друзьями, к числу которых принадлежал и наш поэт. Он пишет, например, о том, что лягушки, недовольные своим царем-чурбаном, просят его заменить:

Он наших бед не ощущает,

Обидимых не защищает.

Пошли ты нам царя,

Который бы, на бедства наши зря,

И царство управлял, как кормщик правит судно...

(«Лягушки, просящие о царе»)

В ответ Юпитер посылает им аиста — и «не осталося в болоте ни лягушки». Басня Майкова предостерегает тех, кто все свои надежды возлагает на самодержца. Не спокойнее ли жить с царем-чурбаном?!

Конь «знатной породы», купленный задешево, потому что способен был только возить воду и навоз, потребовал хорошего обращения с собой, ссылаясь на именитую родню — Пегаса и Буцефала.

Хозяин вдруг пресек речь конску дубино́ю;

Ударив по спине,

Сказал: «Нет нужды мне

До знатнейшего роду;

Цена твоя велит, чтоб ты таскал век воду».

(«Конь знатной породы»)

Происхождение человека не может влиять на его место в обществе, оно должно определяться личными достоинствами каждого и не зависеть от знатности предков. Эту мысль, не раз высказанную Сумароковым, вполне разделяет Майков. Но в то же время он, подобно Сумарокову, считает, что сословные перегородки не следует разрушать, и в басне «Общество» говорит:

На свете положен порядок таковой:

Крестьянин, князь, солдат, купец, мастеровой

Во звании своем для общества полезны,

А для монарха их, как дети, все любезны.

В оригинальных баснях Майкова достается подьячим, неразумным дворянам, жадным господам («Вор», «Детина и конь», «Господин со слугами в опасности жизни», «Вор и подьячий»).

С художественной стороны басни Майкова еще далеко не совершенны. Поэт не владеет необходимой краткостью, выразительностью изложения. Его рассказы уснащены лишними деталями, справками, которые задерживают развитие сюжета. Известный совет Хераскова: «Чистите, чистите, чистите ваши стихи!» очень годился бы Майкову, чьим произведениям порой можно пожелать более тщательной отделки. Поэт не прочь срифмовать: злаго — сыскало, вместо холмы́, дары́, добы́ча, яныча́р — ставит хо́лмы, да́ры, до́бычь, яны́чар и т. д. Иные фразы построены столь запутанно, что как бы нуждаются в переводе:

Народ мой образ есть морския тишины,

Которо, укротясь после жестокой бури,

Поверхность кажет нам подобною лазури...

(«Стихи ко празднеству Академии художеств»)

Но во времена Майкова слог его вполне выдерживал требования, предъявлявшиеся к литературному языку.

Расцвет литературного творчества Майкова наступил в конце 60-х — начале 70-х годов, пришелся на годы русско-турецкой войны (1768—1774), на события которой Майков часто откликался.