Чеховские традиции в пьесе Акунина "Чайка"

Чехов многое предопределил  или предугадал в литературе XX в. Этим, в частности, объясняется, почему его объявляли основоположником и таких течений в мировой  литературе, которые были явно чужды  его творческим принципам.

Некоторые зарубежные исследователи  считают Чехова основоположником литературы трагического абсурда, именуют «Беккетом до Беккета». Нередко пытались представить его и писателем-импрессионистом.

В то же время во всех подобных работах и высказываниях абсолютизируется лишь какая-то одна черта творчества Чехова.

Например, он действительно  весьма впечатляюще показывал абсурдность  строя господствующих социальных отношений, но никогда не полагал, что абсурдна сама жизнь, что абсурдность человеческого  бытия фатально предопределена и  безысходна.

Другой пример. Чехов в самом деле широко использовал в своем творчестве символы. Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить «Степь», «Чайку». Но они являлись для него одним из путей реалистического образного обобщения действительности, ее характерных черт и явлений. Вполне естественно поэтому, что господствующим в мировой науке является восприятие Чехова как писателя, открывшего новую страницу в развитии реалистического искусства. Вот почему, стремясь подчеркнуть новаторский характер творчества Чехова-реалиста, исследователи пытаются подчас найти особое определение его художественного метода: «поэтический реализм», «надреализм», «лирический реализм», «предельный реализм» и т. п.

Чеховские традиции нашли  отражение и в современной  драматургии.

Я бы хотела обратиться к пьесе Н.Коляды «Чайка спела»

Следует обратить внимание на способ употребления аллюзий и реминисценций из чеховской «Чайки», который доказывает конвергентную форму рецепции чеховской традиции в эстетической системе Н. Коляды.

 «Чайка спела» Н.  Коляды:

 «ВЕРА (ест): Мама, тебя черное личит. Хорошо  идет, ага. А я завтра плащ  накину. У меня есть, он черный. А платья такого, как у тебя  – нету...»

 «Чайка» А.П. Чехова:

 «Медведенко: Отчего вы всегда ходите в черном? Маша: Это траур по моей жизни. Я несчастна».

 Эта аллюзия помещена  Н. Колядой в самом начале  пьесы, как и в тексте А.П.  Чехова. Автор настраивает зрителя  (читателя) на восприятие всего  произведения в русле чеховской  традиции, согласно которой основная  мысль скрыта в подтексте, в  том драматическом нерве, что пронизывает пьесу от начала до конца, где на глазах зрителя рушатся судьбы и раскрываются характеры действующих лиц. Если в чеховской пьесе «мировая душа» – это Нина Заречная, страстная, смелая, стремящаяся вырваться из отупляющего мира захолустной жизни, то в пьесе Н. Коляды «отпевшая» свое чайка соотнесена с образом уголовника Валерика, отпевшего и отгулявшего на воле, обчищая карманы и приставляя нож к горлу прохожего. «Белая» чайка А.П. Чехова, искупавшись в грязи и крови, становится черной птицей Н. Коляды.

 Все те же поиски  смысла жизни, желание вырваться  из безнадежного омута быта, почувствовать  себя значимым, а не каплей  в сером обывательском море, приводят  Нину Заречную к мысли о  необходимости искупления греха,  а Валерика – к смерти от тюремных побоев.

С помощью таблицы  хочу обозначить параллели между  системами образов пьес А.П. Чехова и Н. Коляды.

Также, я бы хотела рассмотреть пьесу Б. Акунина «Чайка».  Как известно, она представляет собой продолжение комедии А.П.Чехова «Чайка». В произведении современного автора действуют те же персонажи, действие происходит в имении Сорина, Акунин использует многие чеховские художественные ходы, пародийно переосмысляя их.

 Пьесу можно отнести к «интеллектуальной беллетристике» на основании следующих признаков: наличие авторского стиля; интертекстуальная связь с предшествующей традицией; пародийный сюжет; пародийный жанр; перфомативность; ориентированность на искушенного читателя.

Акунин начинает свою пьесу в конце последнего акта «Чайки» Чехова, в тот момент, когда Треплев застреливается. «Чайка» Акунина построена в форме детективного расследования с доктором Дорном в роли частного детектива, который обнаруживает, что Треплев был убит. Как в классическом детективе, Дорн собирает всех подозреваемых в одной комнате и затем раскрывает коварного убийцу и заодно другие грязные семейные секреты. Однако, в отличие от обычной детективной истории, пьеса Акунина структурирована как серия дублей, в каждом из которых расследование начинается заново, и в результате все присутствующие оказываются убийцами, имеющими серьезный мотив.

Акунин вводит разнообразные  элементы, которые связывают его «Чайку» с бульварным чтивом, так, например, в пьесе разными персонажами в разных дублях повторяются подробности убийства Треплева:

Сорин....Кто-то стрелял Косте в ухо и расколол голову, и выбил глаз... (Дубль 1).

Дорн. Когда  я вошел в комнату после  хлопка, тело было теплым, из раны, пузырясь, стекала кровь, а по стенке еще  сползали вышибленные мозги (Дубль 5).

Подобные пассажи вводятся с целью пародии, которая получает развитие в приеме повторения, усиливающее иронию отстранения и взаимной игры между классическим текстом и акунинским детективом. Так, Акунин начинает свою пьесу с последней сцены четвертого акта «Чайки» Чехова, полностью сохраняя текст оригинала, но вставляя собственные ремарки, так что получается, что Треплев маниакально играет с револьвером, которым он постоянно манипулирует, а Нина говорит так, будто она плохая актриса в провинциальном театре:

Треплев....Нина, зачем? Бога ради, Нина... (В голосе угроза, поднимает руку с револьвером.)

Нина (дрожащим голосом): Лошади мои стоят у калитки. Не провожайте, я сама дойду... (Не выдерживает, нервные  слезы) Д-дайте воды....

Нина (решительно отставляет стакан и, глубоко вздохнув, говорит поставленным, актерским голосом): Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо убить. (Картинно склоняется к столу... поднимает голову, следит за его реакцией).

Акунин повторяет Чехова с иронической дистанции: диалог Чехова пародируется действиями персонажей, обозначенными в ремарках, которые  также апеллируют к современной  культуре, так, например, страсть Треплева к оружию, указывающая на его психопатологическое  состояние (а Треплев был психом, а не просто чувствительным юношей, согласно Акунину). Однако, самая абсурдная аллюзия в «Чайке» связана с движением «зеленых» и экологией. В финале пьесы Дорн признается, что он убил Треплева, ибо покойный зверски застрелил невинную чайку. Театральный пафос, с которым Дорн произносит свою финальную речь, служащую эпилогом и кульминацией пьесы, контрастирует с абсурдной мотивацией врача-убийцы.

Подобное использование  контраста между намеренным высокопарным стилем театрализованной речи и невнятной, циничной или абсурдной мотивацией персонажей составляют ироническое отстранение, которое подрывает авторитет классического текста Чехова. Таким образом, пьеса Акунина представляет собой постмодернистский коллаж разных дискурсивных практик и иронических отсылок.

Наличие догадки и  является тем поворотным пунктом, где  пьеса Акунина превращается в  псевдо-детективную историю. Серийная структура пьесы предполагает, что  все персонажи являются убийцами, каждый раз выдвигая новую версию смерти Треплева. Пьеса Акунина не позволяет создать целостную картину, выявить логическую связь событий. На самом деле разгадка, так же как и достоверная картина, не являются целью детективной пьесы, наоборот, наиболее абсурдная версия убийства Треплева Дорном, потому что тому буквально стало жалко чайку. Более того, доктор Дорн, беря на себя функции частного детектива, ничего не доказывает и никого не разоблачает, вместо этого даже самое легкое подозрение вызывает истерический или циничный монолог-исповедь действующих лиц. Таким образом, «Чайка» Акунина подрывает канонический статус пьесы Чехова через введение элементов поп культуры, псведо-детективного жанра, иронического отстранения и повторения.

В русле постмодернистской  поэтики «Чайка» Акунина также имеет металитературный характер, так, пьеса содержит отсылку к Чехову как писателю: Нина упоминает «Даму с собачкой». Другим примером металитературной иронии является аллюзия к «Дяде Ване»: натуралистские увлечения доктора Дорна отсылают к экологическому пафосу доктора Астрова. Более того, Акунин вводит в пьесу референцию к самому себе и своим детективным романам о приключениях детектива Фандорина.

На уровне структуры  обе «Чайки» существенно отличаются. Стоит заметить, что Акунин в одном из своих интервью упомянул, что на написание «Чайки» его подвигло желание закончить пьесу Чехова, которая представлялась ему незавершенной и тем более не комической. Критики часто рассуждают о том, что тексты Чехова обладают открытой концовкой. В «Чайке» комедия заканчивается трагическим выстрелом, который ставит перед читателем дополнительные вопросы: действительно, почему Треплев застрелился? Был ли мотивом самоубийства его конфликт с матерью, неудачный роман с Ниной, писательская неудовлетворенность, чувство безысходности провинциальной жизни и бессмысленности своих усилий или все это вместе? Конфликтные ситуации, о которых рассказывает Чехов, никогда не достигают точки открытого конфликта, тем более в его текстах нет возможности разрешения этих конфликтов. Читатель не является свидетелем раскаяния или праведного наказания. Остаются только разнообразные нереализованные возможные интерпретации текста, над которыми мы можем ломать голову. Именно в связи с этим качеством работ Чехова его современники называли его драматургию театром «настроения и атмосферы» (Мейерхольд), противоположным по замыслу и исполнению дидактической драматургии, господствовавшей до Чехова.

Акунинские дубли «Чайки» – это метафора потока разрозненных событий. Таким образом, слово «дубль» в тексте Акунина эксплицирует представление Чехова о жизни как о череде разнородных, несвязных эпизодов. Пьесы Чехова строятся по принципу «монтажного мышления», фиксирующего дискретность бытия. Акунин вносит дополнительные смыслы: жизненные этапы человека – это повторяющиеся до мельчайших деталей и однообразные копии. Дубль – это и знак театрализованности, «балаганности» всей пьесы, он ориентирует читателя-зрителя на авторский замысел «обнажения приема» театральных условностей, что опять же специфически продолжает тему сложной рефлексии героев об искусстве в пьесе Чехова. Акунин доводит до своего логического завершения комизм драматических стереотипов: персонажи ведут себя сверхэкзальтированно

 «Нина (схватившись за сердце, пронзительно вскрикивает, как раненая птица – она актриса явно не хуже Аркадиной»

Часть дублей заканчивается рефлексией героев о «сделанности» сценических поз и литературных текстов

"Аркадина ... Вся эта сцена была сыграна,  чтобы тебя разжалобить"; "Тригорин  … Я давно замечал, что люди  ведут себя гораздо естественней, когда притворяются. Вот о чем написать бы".

Даже чайка (у Чехова это и экзистенциальный символ и, как утверждают некоторые исследователи, профанируемый символ, чучело, знак неестественности) в современном  контексте превращается в артефакт культурного постчеховского сознания, некий концептуалистский знак.

Нужно обратить внимание на композицию произведения, ориентированного на нетрадиционные приемы: расположение двух произведений по отношению друг к другу в перевернутом виде –  возможно, намек на карнавальную перевернутость; фразы на обложке "Уведите отсюда куда-нибудь Ирину Николаевну. Дело в том, что «Константин Гаврилович застрелился» и «Константин Гаврилович мертв. Только он не застрелился. Его убили…!» констатируют потенциальную возможность для читателя продолжить тексты, а также детективную интригу этих фраз.

Таким образом, пьеса, действительно, рассчитана, как минимум, на два типа рецепции: массовую и элитарную; каждый из адресатов выбирает для себя ту стратегию чтения, которая ему «ближе». Во-вторых, композицию текста можно рассматривать в качестве гипертекста или шире – как реализацию концепции семантики возможных миров: так называемые «дубли» предлагают читателю несколько вариантов развития сюжета. В-третьих, понятие гипертекста непосредственно соотносимо с термином «интертекстуальность», который предполагает применительно к «Чайкам» не только выяснение связей двух произведений, изданных «под одной обложкой», но и выход на внешние источники аллюзий и реминисценций.