Автор: Пользователь скрыл имя, 15 Января 2015 в 00:01, творческая работа
Краткое описание
Беллетристика рассматривается также в качестве звена массовой литературы, а то и отождествляется с ней. Нас же интересует иное значение слова: беллетристика — это литература «второго» ряда, необразцовая, неклассическая, но в то же время имеющая неоспоримые достоинства и принципиально отличающаяся от литературного «низа» («чтива»), т. е. срединное пространство литературы.
Оглавление
Беллетристика как один из популярных жанров литературы. 3 Эпигонство. 11 Графомания. 13 Список использованных источников 16
Определяя графоманию
как болезненную страсть к сочинительству,
не подкрепленную природным дарованием,
толковые словари вслед за бытовым словоупотреблением
предлагают пользоваться этим термином
как своего рода вкусовой оценкой или,
если угодно, диагнозом. Слово «графоман»
воспринимается как синоним бездарности,
причем бездарности амбициозной, воинствующей,
а графоманские тексты прочитываются
как «плохая», «низкокачественная» литература,
лишь имитирующая (зачастую с незаметным
для самого автора конфузным эффектом)
внешние признаки словесного искусства,
но не способная порождать собственно
художественные смыслы. Так графоманию
понимали еще в XVIII–XIX столетиях – см.
комедию французского поэта А. Пирона
«Метромания» (1738), высмеивающую массовую
одержимость модным в ту пору стихотворчеством,
творчество графа Дмитрия Хвостова (1757–1835),
чье имя благодаря насмешкам современников
стало в русской традиции нарицательным,
или стихи воспетого Федором Достоевским
капитана Лебядкина. И в этом словоупотреблении
не было никакой беды – вплоть до ХХ века,
когда все усиливающаяся тяга к ценностному
релятивизму размыла границы конвенциально
одобренного обществом единого художественного
вкуса и когда на волне стремления взломать
стандарты бесцветно грамотной литературной
речи возникли новые художественные явления
(например, авангардизм или, позднее, концептуализм),
применительно к которым традиционная
оппозиция таланта и графомании (бездарности)
либо не срабатывает, либо открывает избыточно
широкое поле для оценочного произвола
и/или плюралистических интерпретаций.
Выяснилось, что стихи графа Хвостова
и даже капитана Лебядкина не только не
так уж плохи, но и могут рассматриваться
как отправная точка для художественных
инноваций. Оказалось, что свои претензии
на гражданство предъявляет наивная литература,
позиционно располагающаяся между современным
фольклором и профессиональным творчеством.
Пришлось признать и права авторов на
использование литературной маски (в том
числе маски графомана), и то, что во многих
случаях (выразительным примером здесь
могут служить стихи поэтов-обэриутов)
одно и то же произведение, в зависимости
от того, кому принадлежит его авторство,
может быть прочтено либо как образцовая
графомания, либо как свидетельство художественной
новизны и дерзости. Так, скажем, стихотворение:
Почему я плачу, Шура? Очень просто: из-за
Вас. Ваша чуткая натура Привела меня в
экстаз, — которое любой эксперт определил
бы как графоманское, с полным основанием
печатается теперь в томе престижной «Библиотеки
поэта», ибо оно принадлежит не кому-нибудь,
а Николаю Олейникову. Именно с утратой
хоть сколько-нибудь мотивированного
представления о дистанции между графоманией
и собственно литературой стало возможным
появление и телевизионного журнала «Графоман»,
и магазина элитарной книги с тем же названием,
и специального журнала «Соло», где стопроцентно
графоманские опусы публиковались под
рубрикой «Клуб им. полковника Васина».
Поэтому целесообразно
отвлечься от сугубо оценочной доминанты
в толковании термина «графомания», определяя
ее в дальнейшем как разновидность непрофессиональной
литературы, отличающуюся от эпигонства
тем, что она создается художественно
невменяемыми авторами, принадлежащими
по своему образовательному и интеллектуальному
цензу, как правило, к среде неквалифицированного
читательского большинства. «Графоман,
– по наблюдению Всеволода Бродского,
– живет в отдельном мире, где творчество
– лишь способ письменно зафиксировать
свои личные радости и печали, где место,
допустим, Мандельштама занимает Эдуард
Асадов, где истории искусств вовсе не
существует. Графоман выпадает из привычного
литературного пространства». Причем,
– подчеркивает Игорь Шайтанов, – «стиль
русской графомании часто исполнен стилистической
архаики, придающей важность речи, несколько
тяжеловесен, даже когда шутлив, то, что
В. Кюхельбекер называл у Хвостова “возвышенностью
глупости”».
Список использованной литературы:
Лотман Ю.М. Слово и язык в культуре
Просвещения./http://www.philology.ru/linguistics1/lotman-92c.htm
Роль салонной культуры в развитии русской
классической литературы подробно рассматривается
в трудах Ю.М. Лотмана.
Подробно см. И. И. Саморуков.
К проблеме разграничения "массовой"
и "высокой" литературы./http://dtheory.info/txt/samorukov.doc
Хобсбаум Э. Эпоха крайностей.
Короткий двадцатый век. 1914-1991 г., М.: Независимая
газета, 2004.
М. А. Черняк. Категория «автора»
в массовой литературе./ http://ec-dejavu.ru/p-2/Popular-literature.html
В.Е. Хализев Теория литературы.
1999 г.
Графоманство как эстетическая
рефлексия, альманах "Дискурс" 1998.
N 5/6