Модели коммуникаций

Ж. Лакан выделяет такие сферы  психики, как реальная, символическая  и воображаемая. При этом реальное не является синонимом внешней реальности, а тем, что является реальным для субъекта (Wilden A. Lacan and the discourse of the other // Lacan J., op. cit. — P. 161). Сергей Долгопольский и Сергей Зимовец подчеркивают, что Лакан — это “приглашение к выходу из нормативной коммуникации, из коммуникативной плоскости. Чтобы обозначить такую плоскость, можно ввести условное понятие коммуникативного идиота. Коммуникативный идиот похож на петрушку тем, что не знает о том, как он говорит, но к тому же он еще не знает о своем незнании. Ситуация коммуникативного идиотизма требует не знания о знании, а незнания о незнании. Только из места незнания о незнании возможна чистая коммуникация, удержание в плоскости выражения, где отсутствует зазор между выражаемым и выраженным, между сказуемым и сказываемым” (Долгопольский С., Зимовец С. Графы желания: комментарий к докладу Жака Лакана // Архетип. — 1995.-№1.-С. 46).

4) Модель Карпа Густава  Юнга (архетипическая)

Карл Густав Юнг продолжил исследования 3. Фрейда, обосновав существование коллективного бессознательного, под ним он понимал бессознательное, имеющее не индивидуальную, а всеобщую природу (Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного //Архетип и символ. — М., 1991). Он считает, что в целом ряде случаев мы сталкиваемся с явными проявлениями архаического строя мышления. Свои отличия от Фрейда Юнг формулирует следующим образом: “Для Фрейда бессознательное является главным образом вместилищем вытесненных содержаний. Он смотрит на него под углом зрения детства. Для меня бессознательное является безбрежной исторической сокровищницей” (Юнг К.Г. Тэвистокские лекции. — Киев, 1995.—С. 131).

К.Г. Юнг считал архетипные представления  достаточно мощными. “Архетип, где  бы он ни появлялся, обладает неодолимой, принуждающей силой, идущей от бессознательного...” (Юнг К.Г. Попытка психологического истолкования догмата о Троице // Ответ Иову. — М„ 1995. — С. 48). Поэтому их нельзя обойти в коммуникации, на них можно только опираться, пытаясь увеличить эффективность своих сообщений.

Важной особенностью бессознательного является его целостность. “Бессознательное не изолирует и не расчленяет свои объекты, как это делает сознание. Оно не мыслит абстрактно или отстранено от субъекта: личность экстатика или  визионера всегда втянута или включена в него” (Юнг К.Г. Ответ Иову. — М., 1995. — С. 200).

Многие представления К. Юнга могут  служить в качестве руководства  по построению текстов воздействия. Так, он замечает: “Люди хотят любить в боге только свои идеи, именно те представления, которые они проецируют в бога. Они хотят таким путем любить свое собственное бессознательное, то есть те в каждом человек равно сохранившиеся остатки древнего человечества и многовекового прошлого... “ (Юнг К.Г. Либидо, его метаморфозы и символы. — С.-П6., 1994. — С. 184). Или следующее представление о массовой психологии: “У человека есть способность, которая для коллектива является наиценнейшей, а для индивидуации — наивреднейшей, — это подражание. Общественная психология никак не может обойтись без подражания, ибо без него попросту невозможны массовые организации, государство и общественный порядок; ведь не закон создает общественный порядок, а подражание, в понятие которого входят также внушаемость, суггестивность и духовное заражение” (Юнг К.Г. Отношения между Я и бессознательным // Психология бессознательного. — М., 1994. -С. 213).

Все эти представления К. Юнга имеют  под собой достаточно простые  причинные объяснения. Он считал, что  как человек анатомически хранит свое прошлое, так же должно быть и  на уровне психической структуры. “Именно это и происходит с бессознательным: при помрачениях сознания — во сне, при душевных недугах и т. п. — на поверхность выходят такие психические продукты, которые несут на себе все приметы дикарского состояния души, и притом не только по своей форме, но по своему смысловому содержанию, так что нередко можно подумать, будто перед нами фрагменты древних тайных учений” (Юнг КГ. Психология и поэтическое творчество // Юнг КГ. Феномен духа в искусстве и науке. - М., 1992. - С. 140).

Следует подчеркнуть, что реклама  и паблик рилейшнз заинтересованы в  установлении таких стереотипных представлений, опора на которые облегчает коммуникацию. Архетипы несомненно входят в их число. Архетип матери видели в церкви (Адлер  Г. Лекции по аналитической психологии. — М.-К., 1996). Вероятно, этот же архетип присутствует в понимании современным человеком понятия Родины. То есть мы не можем разрушить ни один из имеющихся архетипов, а можем только искать истоки своих представлений во все более отдаляющемся от нас прошлом.

5) Модель Умберто  Эко (семиотическая)

Умберто Эко считает, что семиотика  изучает культурные процессы как  процессы коммуникации. Его определение  коммуникативного процесса вытекает из принятого в технике “перемещения сигнала (и необязательно знака) от источника (через передатчик по каналу) к месту назначения” (Eco U. A theory of semiotics. — Bloomington etc., 1976. — P. 8). При этом коммуникацию он противопоставляет сигнификации как независимой от любого коммуникативного акта. У него также представлено стандартное определение знака, которым считается “все, что на основании ранее установленных социальных договоренностей, может быть принято в качестве чего-то, стоящего вместо чего-либо другого” (Ibid. —P. 16). 

В одной их своих первых работ “Искусство и красота в средние века” (1959, англ. перевод Eco U. Art and beauty in the middle ages. New Haven etc., 1986) Умберто Эко подчеркивает, что символизм средних веков позволял приблизить абстрактную теорию к человеку. Иисус Христос, к примеру, символизировался в виде рыбы. Это открывало разнообразные возможности для фантазии, соответствующие уровню средневекового человека. У. Эко связывает понятие кода с понятием идеологии. Коды рассматриваются им как системы ожиданий в мире знаков, идеология — в мире значений.

Анализируя телевизионное выступление  Ричарда Никсона в апреле 1973 г., где он пытался оправдаться в  случае Уотергейта, Умберто Эко считает, что президентский текст старался опереться на имеющиеся в головах  слушателей стереотипные истории. Если пресса облекала свой рассказ, обвиняющий президента, в тип вестерна или детектива, то Никсон строил свое оправдание в схеме сказки о Красной Шапочке. Он предстал перед избирателями, как защитник американского образа жизни от нечестных сотрудников, которые и совершили все нарушения. В чем же оказалась причина неуспеха? “Нарративная конструкция была прекрасной, если бы дискурс реализовался в виде письменного текста. Но он был “произнесен”. И каждый мускул лица Никсона выдавал замешательство, страх, напряжение. Такая прекрасная история с преимуществами счастливого конца была рассказана перепуганным человеком. Напуганным от начала до конца” (Eco V. Strategies of lying // On signs. — Baltimore, 1985. — P. 11).

Проблема соотношения Текста и  Природы ставится У.Эко при анализе детективных новелл о Шерлоке Холмсе (Eco U. Horns, hooves, insteps. Some hypotheses on three types of abduction //The sign of three. Dupin, Holmes, Price. — Bloomington etc., 1983). Под текстом он понимает любой набор высказываний, связанный вместе общей темой. С этой точки зрения события, исследуемые детективом, также становятся текстом. Более того, в самом тексте, чтобы его признали связным целым, всегда обнаруживается определенный собственный код, ниоткуда не заимствованный. Для объяснения текста мы часто пользуемся законами, исходящими не от него. Это могут быть законы жанра, это могут быть общие правила типа “Ищите женщину” для детектива.

Для изучения массового сознания особое значение имеет работа У. Эко по массовой культуре (Eco U. The role of the reader. — Bloomington etc., 1979). В ней анализируются герои, созданные, как считает У. Эко, как писателем, так и читателями: это миф о супермене, это Джеймс Бонд, это герои Эжена Сю. Один из выводов этого исследования таков: массовая литература — это литература высокого уровня избыточности, у массового читателя есть “голод к избыточности”, как считает У. Эко. Я. Флеминг может описывать с большим количеством подробностей самые элементарные действия, такие, как, например, включение мотора автомобиля. “Что удивляет в Флеминге, так это подробная и бесконечная концентрация, с которой он посвящает страница за страницей описанию предметов, ландшафтов и событий, явно несущественных для сути повествования, и, наоборот, лихорадочная краткость параграфов, где имеют место наиболее неожиданные и невероятные действия” (Р. 165). То есть заложены две техники письма: случайного, ленивого взгляда, которая сразу сменяется иным, когда рассказ переходит к важному действию.

Еще одной особенностью массовой литературы становится опора на определенную социально-психологическую проблему. Текст Эжена Сю выстраивается в этом случае вдоль следующих линий: “Элемент реальности (Париж и его бедность) и элемент фантазии (решения Родольфо) должны ударять читателя на каждом этапе, захватывая его внимание и мучая его чувства. Сюжет должен быть выстроен таким образом, чтобы представлять пики разоблачений, то есть сюрпризов. Поскольку читатель может идентифицировать себя либо с героями и ситуациями начальных событий, то есть перед развязкой, или с теми, что представлены в конце книги, после развязки, характеристики должны повторяться, чтобы делать эту идентификацию возможной. Долгие куски избыточного материала должны быть поэтому вставлены в сюжет; другими словами, автор должен длительно останавливаться на неожиданном, чтобы в результате представить его уже знакомым” (Ibid. — P. 132). Флеминг также все время обращается к популярным стандартам: у него действуют избежавшие наказания нацистские преступники, злые коммунисты. В романе “Из России с любовью” советские люди выглядят настолько монстрами, что этот текст невозможно воспринимать серьезно.

Этот новый вариант культурных текстов с резко завышенной ролью  исполнителя получил у У. Эко  название “открытая структура”. Искусство  прошлого отдавало предпочтение “закрытым структурам”, задававшим единственно правильный возможный способ прочтения. В качестве примера такого открытого произведения У. Эко приводит “Улисс” Джеймса Джойса, где каждый раздел можно рассматривать в качестве своего мира, где могут быть задействованы разные модели интерпретаций.