Биография Виктора Михайловича Васнецова

     Готовясь  к работам в храме, Васнецов знакомился с памятниками раннего христианства в Италии, изучал мозаики и фрески киевского Софийского собора, фрески Кирилловского и Михайловского монастырей в Киеве. За его плечами уже был опыт освоения традиций древнерусского искусства - памятников новгородского, московского, ростовского и ярославского зодчества, изучение московских старообрядческих икон, книжной миниатюры Древней Руси, народного творчества.

     Работая в соборе, Васнецов, безусловно, не мог  опираться лишь на свои собственные  представления, художественный опыт и  знания. Он должен был постоянно  проверять согласны ли его работы с духом Церкви, с каноном и многое уже нарисованное он должен был отбрасывать, если эскизы казались ему недостаточно церковными. Ведь помимо всего, эскизы должны были приниматься церковным Советом.

     Художник  болезненно осознавал несоответствие своих сил грандиозности задачи: "...иной раз полно, ясно и прочувствованно, - писал он, - вполне излагается на словах то, что происходит в душе, но когда  дело дойдет до осуществления того, о чем мечтал так широко, тогда-то до горечи ты чувствуешь, как слабы  твои мечты, личные силы - видишь, что  удается выразить образами только десятую  долю того, что так ясно и глубоко грезилось". Для Васнецова работа во Владимирском соборе была "путем к свету", путем постижения великих ценностей. "Вы удивительно хорошо сказали, - писал он в одном из писем Елизавете Григорьевне Мамонтовой из Киева, - что моя работа - "путь к свету", только это убеждает меня на этом подчас невыносимо тяжелом пути".

     Ему было дано воплотить образ Божьей Матери по-новому, никого не повторяя, "с теплотой, искренностью и смелостью". Богоматерь, идущую по облакам с Младенцем, он написал в апсиде алтаря. Глубоко личные душевные переживания художника позволили ему с необыкновенной простотой и человечностью, воплотить в образе Богоматери красоту женственности, силу материнского чувства и проникновенную одухотворенность. Идеальный женский образ получил наконец свое завершение. Недаром Богоматерь Васнецова стала одним из любимейших образов сразу же после освящения Владимирского собора. Репродукции с него можно было встретить во многих домах России в конце XIX - начале XX века.

     Работая над воплощением образов князей Владимира, Андрея Боголюбского, Александра Невского, Михаила Черниговского, Михаила Тверского, княгини Ольги, летописца Нестора, иконописца Алипия и многих, многих других, художник продолжил свои размышления об историческом прошлом России. Воинами, отстаивающими независимость родной земли, представлены облаченные в тяжелые доспехи Андрей Боголюбский и Александр Невский.

     Народные  представления об умных, волевых, решительных  и непреклонных правителях воплотились  в образах князя Владимира  и княгини Ольги. К образу великого князя Владимира, во имя которого был освящен собор, Васнецов обратился  трижды - в композиции Крещение Святого  князя Владимира, Крещение киевлян  и в иконописном образе Святого  князя Владимира. При торжественности  и некоторой патетичности, соответствующих  значительности сцен, во всех трех случаях  образ князя Владимира наделен  ярко выраженными индивидуализированными чертами. "Чудесный памятник по себе оставит Васнецов русским людям, - писал М.В. Нестеров. - Они будут  знать в лицо своих святых, угодников  и мучеников, всех тех, на кого они  хотели бы походить и что есть их заветный идеал".

     В большинстве орнаментов, вобравших  впечатления Васнецова от древних  фресок и мозаик, от росписей московских и ярославских церквей, проявилась яркая одаренность художника  в области орнаментальной импровизации. Именно эта особенность, очевидно, обеспечивала единство художественного впечатления  от росписей, ибо все, писавшие о  Владимирском соборе, отмечали, что  стенопись сливается в зрелище  яркое и праздничное, в единое декоративное целое подобно ростово-ярославским  фрескам XVII века.

     Когда сняли леса и в августе 1896 года в присутствии царской семьи  и двора собор был освящен, вокруг работы Васнецова разгорелись  яростные споры.

     "Его  душа рвется к небу, но прикреплена  к земле", - сказал о Васнецове  его искренний почитатель отец  Сергий Булгаков, безоговорочно  приняв его религиозную живопись.

     Успех васнецовских росписей был огромен. Им была посвящена небывалая по многочисленности литература - исследования, статьи, заметки. В них видели начало возрождения русского религиозного искусства, а в Васнецове - "гениального провозвестника нового направления в религиозной живописи". Они приобрели необыкновенную популярность и повторялись в конце XIX - начале XX века во множестве храмов в России.

     Анализируя  вклад Васнецова в решение  новых живописных задач, художественный критик Сергей Маковский отмечал  следующее. «Новый дух прорывается  везде в образах Васнецова. Он перетолковал художественные традиции по-своему со всей непокорностью самостоятельного таланта; совершил волшебство – узкие рамки школьной иконописи, мертвенной иконописи, как мертвенно все, что неподвижно веками, расширились. Открылись новые пути, невиданные области для религиозного воображения. Византийская живопись была до сих пор строго церковной, в ней царило одно настроение беспрерывной отвлеченности. Васнецов, соединив народный сказочный элемент с древними формами, вдохнул в византийское искусство новую жизнь. Наш народ – сказочник по натуре; он проникнут суеверием преданий и легенд, стремлением к чудесному. Глядя на образа Васнецова, понимаешь связь между русской сказкой и русской верой... Сделанная им попытка, попытка связать народно-фантастический элемент с церковным каноном, во всяком случае – интересное художественное явление. Васнецов действительно «расширил» рамки школьной иконописи, показал возможность «новых путей» для декоративного храмового искусства. Но он не справился с задачей».

     Характерно  сохранившееся в воспоминаниях  мнение самого художника о своей  деятельности в соборе, высказанное  им уже в конце жизни: "Я сам  думал, что я проник в дух русской  иконы и что я выразил внутренний мир живописца того времени, что  я постиг - это уже от гордости - технику этого старого времени. Оказалось, однако, что я глубоко  заблуждался. Дух древней русской  иконы оказался во много раз выше, чем я думал. Внутренний мир живописи того времени был гораздо более  богатым в духовном смысле, чем  дух нашего времени, или лично  мой, или Нестерова, и нам далеко до их техники, до их живописного эффекта". Этот отзыв - мужественное признание  мастера, считавшего, что "нет на Руси для русского художника святее и плодотворнее дела как украшение  храма".

     По  окончании работ в киевском Владимирском соборе Васнецов получил многочисленные заказы на оформление храмов в Петербурге, Гусь-Хрустальном, Дармштадте, Варшаве. Наиболее значительной среди них  была декорировка церкви завода хрустального стекла в имении Нечаева-Мальцева в Гусь-Хрустальном в 1904 году. Художник создал там росписи не на стенах, как в Киевском соборе, а на холстах, укреплявшихся на стенах, - и сделал эскизы для мозаичных изображений. Васнецовский талант монументалиста-декоратора с наибольшей силой проявился в полотне "Страшный суд". В огромной композиции (700 х 690 см), посвященной теме последнего судилища, он воплотил рожденное его могучей фантазией представление о вселенной и человечестве. Он разделил полотно на три яруса и, как в сложных многофигурных иконах, легко и свободно заполнил его большими группами фигур. Масса эпизодов, сцен, фигур объединена здесь в цельную, строго симметричную и уравновешенную картину, согласованную с архитектурой церкви.

     Васнецов, страстно искавший эстетический и нравственный идеал в национальном характере  русского народа, в его духовных традициях, сумел пронести свой "символ веры" через все творчество, настойчиво внедряя его в сознание современного общества, в окружающую жизнь. Он находил живой отклик у своих современников. Его называли "первопроходцем". И как первооткрыватель, творчество которого является переходным, сочетающим в себе разные элементы, Васнецов вызывал у современников противоречивые чувства и оценки - недоумение и восторг, резкую критику и преклонение, но он никогда и никого не оставлял равнодушным, всегда был предметом размышлений и споров. "Ваше творчество, - писал ему известный деятель "Мира искусства" Сергей Дягилев, - и оценка его уже много лет - самое тревожное, самое жгучее и самое нерешенное место в спорах нашего кружка". И он же говорил художнику: "Из всего поколения наших отцов Вы ближе к нам, чем все остальные..." Мы не найдем другого художника, который был бы близок представителям самых противоположных эстетических течений, но каждому близок какой-то особой гранью своего творчества и никому не близок полностью, до конца. Одни отдавали ему дань как "типисту" и видели его силу в жанровой живописи, другие ценили более всего его обращение к народному эпосу и сказке, третьи его главный вклад в развитие русского искусства видели в его роли "провозвестника нового направления в религиозной живописи", четвертые - в том, что "он первый из художников вновь обратился к украшению жизни". Но для всех деятелей русской культуры, размышлявших о путях развития национального искусства, Васнецов был одной из ключевых фигур в процессе перехода от эпохи передвижничества к искусству начала XX века и, конечно же, одним из главных деятелей русской художественной культуры XIX века. "Десятки русских выдающихся художников, - писал в 1916 году Михаил Нестеров, - берут свое начало из национального источника - таланта Виктора Васнецова". 
 
 
 
 
 
 
 
 

3. Заключение

   Васнецов  был одним из первых мастеров русской  живописи, кому стали тесны рамки  станковой картины и кто "обратился  к украшению жизни", взялся за самые разнообразные области  искусства - театральную декорацию, архитектуру, прикладное искусство  и иллюстрацию, что было в то время  для многих необъяснимо и воспринималось как "разменивание таланта". Таким  путем Васнецов пришел к решению  принципиально новых задач, центральной  из которых была задача создания единого, охватывающего разные виды искусства, стиля, основанного на национальных традициях. Впоследствии он говорил: "Я всегда был убежден, что в жанровых и исторических картинах, статуях и вообще каком бы то ни было произведении искусства - образа, звука, слова - в сказках, песне, былине, драме и прочем сказывается весь целый облик народа, внутренний и внешний, с прошлым и настоящим, а может быть, и будущим". Именно поэтому художник в своем творчестве обращался к уже найденным в русском фольклоре, древнерусском искусстве и архитектуре способам выражения, прежде всего к образной системе русского искусства, а затем и к его стилистике.