Философские подходы к построению теории коммуникации

Как же тогда бытие приоткрывает свою тайну? Раскрытие случается только в языке, но не столько в научном, сколько в поэтическом: «Язык — дом бытия. И в нем обитает человек. Мыслители и поэты — хранители этого обиталища» (М. Хайдеггер). В языке, пишет Хайдеггер в эссе «Гёльдерлин и сущность поэзии» (1937), поэту раскрывается дар бытия, им, поэтом, говорящего. Важно поэтому уметь слышать бытие, отдаться в его власть и стать свободным Для восприятия истины и слова.

Онтологизируя языковую проблематику герменевтики, Хайдег-гер способствует превращению герменевтики в учение о бытии, закрепляя тем самым ее философский статус. По его мнению, герменевтика имеет дело не столько с правилами интерпретации текстов, теорией лингвистического понимания, сколько с нашим общим отношением к миру, в котором мы живем. По сути дела, она представляет собой феноменологическое определение специфики самого человеческого существования, поскольку понимание и интерпретация составляют фундаментальные способы человеческого бытия и механизмы коммуникации, и потому он рассматривает философию как герменевтическую интерпретацию этого бытия.

Большое влияние на современную  философию оказали герменевтические идеи Г.Г. Гадамера (1900—2002), ученика  М. Хай-деггера, автора классического  труда «Истина и метод» (1960). Гада-мер критически осмысливает предшествующую герменевтическую традицию, в первую очередь учение Ф. Шлейермахера, который стремится к исторической реконструкции прошлого состояния произведения искусства (текста) через реконструкцию его культурного контекста. Для Гадамера такая реконструкция («репродукция прошлой продукции») «не более осмысленна, чем реставрация прошлой жизни». Цель'ю герменевтического искусства должно стать не «вживание в мир автора», а представление этого мира «в себе» для актуализации его для себя.

Развивая предложенный Хайдеггером  «онтологический поворот» герменевтики к проблеме языка, Гадамер в качестве важнейшей выделяет категорию «предпонимание»  — совокупность «предрассудков», «предсуждений», «предмнений», «предвосхищений», определяющихся традицией «горизонт пониманий». Центральным, обусловливающим все остальные является понятие предрассудка — «это суждение, которое имеет место до окончательной проверки всех фактически определяющих моментов» (Гадамер). Следовательно, предрассудок — не обязательно ложное суждение, в нем могут быть как положительные, так и отрицательные моменты.

Предрассудки, по Гадамеру, — это  элементы традиции, живущие в современности, это связь истории и современности.

Поскольку любая традиция нерасторжимо связана с языком, в нем выражается и им в определенной степени обусловлена, постольку главным предметом и источником герменевтической рефлексии должен стать язык как структурный элемент культурного целого. Язык кроме переносимого смысла сохраняет объективные и субъективные предпосылки понимания. Язык, по Гадамеру, есть мир, который окружает человека, без языка невозможны ни жизнь, ни сознание, ни мышление, ни чувства, ни общество, ни история и т.д. Все, что связано с человеком, находит свое отражение в языке. Язык есть не только «дом бытия» (Хайдеггер), но и способ бытия человека, его сущностное свойство. Язык является условием познавательной деятельности человека. Таким образом, понимание из модуса познания превращается в модус бытия. Принципом и источником действительного понимания и взаимопонимания является диалог, разговор, коммуникация.

Идеи Гадамера существенно переориентируют  устремления герменевтики как философско-методологической дисциплины. Она обретает еще большую  философскую значимость, становится учением о человеческом бытии и коммуникации.

В последние десятилетия монополия  герменевтики на разработку проблематики понимания текста оказалась несколько  ослаблена: герменевтическая методология  либо дополняется психоаналитической и структуралистской, либо исследуется как эпистемологи-ческая и логическая проблема.

Неопозитивизм (или аналитическая философия) складывается в начале XX в. в рамках философского позитивизма; это «антиметафизическое», аналитическое направление, знаменующее «лингвистический поворот» философии. Новое направление объявило, что философия имеет право на существование не как метафизика, «мышление о мире», а лишь как «логический анализ языка». С точки зрения неопозитивизма все наше знание о мире дают только конкретные эмпирические науки. Философия же не может высказать о мире ни одного нового положения сверх того, что говорят о нем отдельные науки, не может создать никакой картины мира.

Ее задача состоит в логическом и лингвистическом анализе и  прояснении тех положений науки  и здравого смысла, в которых может быть выражено наше знание о мире.

Аналитическая философия представлена, прежде всего, школами логического  позитивизма и лингвистической  философии. Философские исследования в них носят характер аналитической  процедуры, которая у логических позитивистов ориентирована на «совершенный язык» формальной логики, а в лингвистической философии — на естественный язык.

Сведением философии к логическому  анализу неопозитивизм обязан в  первую очередь Б. Расселу, который  использовал для этого достижения математической логики. Рассел полагал, что метод логического анализа может способствовать разрешению философских проблем (собственно, сами эти проблемы имеют логическую природу), и объявил, что логика составляет сущность философии. Р. Карнап еще более сузил понимание философии, сведя объект ее исследования к логико-синтаксическому анализу языка и объявив, что философские проблемы — это не что иное, как языковые проблемы.

Логический позитивизм. Сосредоточенность на частные логико-методологических исследованиях, на анализе языка науки характеризует деятельность так называемого Венского кружка ^Ф. Вайс-ман, Г. Ган, К. Гедель, Р. Карнап, О. Нейрат и др.), возникиего в начале 1920-х гг. и просуществовавшего вплоть до начала Второй мировой войны и заложившего основы логического позитивизма.

Представители этого направления  обратили внимание на то, что обычный  язык создает массу заблуждений  и мнимых проблем. Из них по большей  части и состоит традиционная философия. Чтобы их избежать, необходимо сформировать совершенный язык, не допускающий никаких неопределенностей. Таки и языком должен стать язык математической логики, считал Б. Рассел. Совершенный язык, по мнению логических позитивистов, может включать в себя лишь такие высказывания (предложения), которые являются: а) либо суждениями о фактах и подлежат эмпирической проверке (например, «Вода закипает при температуре 100 градусов и давлении 1 атмосфера»); б) либо логическими выводами, которые имеют внеопытный характер, потому, строго говоря, это не знания, а тавтологии (например, 2 + 2 = 4; А + В = В + А). Последние не несут информации о мире, но всегда являются истинными, поскольку их истинность определяется всецело правилами языка.

К тавтологиям относятся положения  математики и логики. Только предложения  этих двух видов имеют научный смысл.

Задача философии состоит в  том, чтобы очищать научные знания от предложений, которые: не имеют смысла — их нельзя ни опровергнуть, ни подтвердить (например, «Восток завтра будет  круглый»); хотя и обладают смыслом, но не могут быть проверены эмпирически (например, «В мире нет ничего кроме движущейся материи»). Таковых большинство в традиционной философии, и они оперируют понятиями, которые нельзя сопоставить ни с какими фактами («материя»).

Процедура проверки предложений на предмет их осмысленности получила название «верификация». Согласно принципу верификации, только те предложения имеют смысл, которые допускают опытную проверку. Этому принципу логический позитивизм придавал огромное значение, однако он не оправдал связанных, с ним надежд: не все положения науки можно проверить сегодня, но можно будет проверить некоторое время спустя с развитием экспериментальной техники; историческое знание принципиально не поддается экспериментальной проверке, но прошлое все-таки познается; сам принцип верификации нельзя отнести ни к опытному ни к тавтологическому высказыванию_, он имеет явно «метафизическое», философское происхождение.

Осознание методологический недостаточности  логического позитивизма с его  притязаниями на создание «идеального» языка науки (не все научное знание м«жет быть формализовано в логических конструкциях искусственного языка) привело к возникновению в рамках неопозитивизма лингвистической философии.

Лингвистическая философия  — одно из направлений аналитической философии, получившее развитие в Великобритании, где возникли две школы — кембриджская и оксфордская (последняя и поныне доминирует в британсжой академической философии), в США и некоторых других страдах Запада в 1930—1960-е гг.

Сторонники лингвистической философии  отказываются от жестких логических требований к языку, полагая, что объектом анализа должен быть естественный язык.

Впервые метод философского анализа  естественного язшка был разработан в Кембридже Дж. Муром. Наиболее развернутый  вариант лингвистического анализа представлен в трактате Л. Витгенштейна «Философские исследования» (1949).

По мнению Витгенштейна, 1редставления о недостатках естественного  языка, его так называемых логических нестрогостях, вызваны стремлением  позитивистов навязать языку единую, универсальную логику, с тем чтобы упорядочить язык, ликвидировать смысловые разночтения и многозжачность используемых понятий, запутывающую двусмысленность, грамматических конструкций и т.д. Витгенштейн же считает, что философские заблуждения устраняются путем включения слов и дыражений в органически присущие им контексты человеческой коммуникации. Исходя из разнообразия, неоднозначности поняти естественного языка, его природной подвижности, Витгенштейн предложил вариант анализа, основанный на концепции «языковых игр» и ввел термин «лингвистические игры».

Особенности игры как явле шя позволяют  лучше понять особенности языковой реальности. Подобно тому как каждая игра имеет свои правила, так "и  в языке существуют различные  правила, где формальная логика образует жего лишь один класс таких правил. Поскольку каждая игра имеет свои собственные правила, следовательно, нет единой универсалжной игры, одних и тех же правил и одинаковых способов достиже шя целей. Эта особенность игры позволяет кардинально пересмотреть соотношение логики и языка: уподобление логики правилам игры накладывает запрет на любые попрытки подчинить язык еданым логическим правилам, поставить логику над языком.

Лингвистических игр бесконечно много, как бесконечно много способов использования  слов, знаков, словосочетаний. Эта множественность не есть что-то фиксированное, данное раз и навсегда: одни игры рождаются, другие — стареют и исчезают. Само слово «игра» указывает на то, что язык, говорение, будучи типом активности, составляют неотъемлемую часть жизни. Множественность лингвистических игр Витгенштейн демонстрирует на следующих примерах: «Отдавать приказы или выполнять их... Решать арифметические задачи... Переводить с одного языка на другой... Спрашивать, благодарить, проклинать, приветствовать, молить» (Витгенштейн Л. Философские работы.

Ч. 1. М., 1994. С. 91).

Перечисление и анализ различных  примеров лингвистических игр означает уже не формально-логический анализ, а просто определение «фактического  употребления» слов и словосочетаний. Для сторонников лингвистической философии «фактическое употребление» означает использование слов, значение которых нас интересует, в течение достаточно длительного времени достаточным числом серьезных и ответственных лиц, знающих соответствующий предмет или соответствующие обстоятельства. В сущности, имеется в виду решающая роль языковых конвенций.

Таким образом, лингвистический анализ есть процедура выяснения фактического употребления слов репрезентативной группой  говорящих по интересующему предмету. Если некоторое выражение фактически употребляется, то бессмысленно уже говорить, истинно оно или нет. Вопрос об истине есть вопрос факта, а не нормы. Высказывать нечто и высказывать истину — это одно и то же, хотя мы можем ошибаться относительно употребления того или иного слова или выражения.

Доктрина лингвистической философии, по сути, свелась к описанию обыденного языка, фактическое употребление которого представляет научный интерес. Однако интерес только к обыденному языку, а не к миру натолкнулся на трудности  научного познания и интерпретации. Обыденного языка, свободного словоупотребления и вольного построения грамматических конструкций здесь явно недостаточно. Утверждение Витгенштейна о том, что логической необходимости в точном смысле не существует и что логическая связь не «вынуждает» нас сделать определенный вывод, а только «побуждает» к этому, противоречит природе логического вывода, который действительно обладает «принудительным» характером, заставляющим прийти к определенному заключению. Применение игровой модели языка к анализу логической проблемы означало возврат к конвенционализму — логический выбор есть «мой выбор».

Таким образом, идея плюрализма методов  связана у Витгенштейна с релятивизмом в теории познания (признак относительности  нашего знания), а констатация решающей роли языковых конвенций носит смысл растворения реальности в контекстах различных «языковых игр».

Пристальным интересом к обыденному языку отмечены исследования Дж. Остина (1911—1960) — видного представителя  лингвистической философии из Оксфорда.

Как и многие его коллеги, он работал  в сфере обычных словоупотреблений, пафос его работ направлен  против неверного, т.е. нарушающего  логику естественного языка, употребления слов и целых фраз. Анализируя различные  лингвистические единицы в работе «Как сделать вещи словами» (1965), Остин показал отличие индикативных (констатирующих) высказываний от перформативных (исполнительных). Первые содержат некую констатацию, описание (например, «Завтра я иду на работу») и могут быть истинными или ложными; вторые указывают на исполнение какого-либо действия («Обещаю, что завтра я пойду на работу») и могут быть удачными или неудачными. Свою концепцию Остин назвал «теория речевых актов», где им был введен ряд новых понятий: локутивный акт — акт говорения самого по себе; иллокутивный акт — акт осуществления одной из языковых функций (вопрос, оценка, команда, информация, мольба и пр.); перлокутивный акт — целенаправленное воздействие на мысли и чувства человека, провоцирующее определенную реакцию (убеждение, обман, изумление, запутывание и т.д.). Теория Остина и введенные им понятия оказались востребованными современной лингвистикой и логикой. Сам же Остин надеялся, что на основе его установок и в результате коллективной деятельности его сторонников возникнет новая дисциплина — лингвистическая феноменология, являющаяся симбиозом философии и лингвистики.

Семиотика в XX в. получила дальнейшее развитие. Будучи одним из ответвлений философского позитивизма, сегодня семиотика получила статус самостоятельной научной дисциплины. Основы семиотики, заложенные Ч. Пирсом, нашли свое развитие в работах Ч. Морриса (1901—1979). Моррис начал свою карьеру как инженер, затем через биологию и психологию пришел к философии. Широкую известность ему принесла книга «Основы теории знаков» (1938). Знакам посвящена и другая, ставшая классической работа «Знаки, языки и поведение» (1946).

Центральными понятиями новой  дисциплины стали понятия знака  и семиозиса. Знак определяется как  некий предмет (явление, событие), который  выступает в качестве представителя (заместителя) некоторого другого предмета и используется для приобретения, хранения, переработки и передачи информации. Знаки могут быть как языковыми, так и неязыковыми.

Семиозис определяется Моррисом как  процесс, при котором некое явление  функционирует в качестве знака. Этот процесс включает в себя три очевидных компонента: то, что функционирует как знак — знаковый проводник; то, к чему знак относится, — десигнат; эффект, произведенный на интерпретатора, благодаря чему вещь становится для него знаком. Например, если 5 есть знаковый проводник, О — десигнат, / — интерпретатор, тогда знак можно охарактеризовать следующим образом: 5 есть для /знак О в той мере, в какой /осознает /) благодаря присутствию 5; Отсюда следует, что семиозис — это «осознание-по-средством-чего-то». Посредник — это знаковый проводник, действующее лицо — интерпретатор, предмет осознания — десигнат; в предлагаемой формулировке появляется еще один, четвертый компонент: осознание есть интерпретация.