Философия сознания. Материализм Плейса

  Реферат 
 

  Философия сознания 

  Материализм: Плейс 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Выполнил:  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Введение. 

  Материализм есть теория о том, что если нечто  существует, то оно имеет физический характер. 

  Например, положение о том, что существуют только физические объекты, и положение о том, что существуют только физические события, оба суть материалистические положения. Иногда данную доктрину формулируют в более слабом варианте, допускающем возможность нефизических свойств у физических объектов или событий — к примеру, ментальных или абстрактных свойств, — но даже и в таком случае утверждается, что эти предполагаемые нефизические свойства логически зависят от существования физических вещей. До сих пор не было дано непротиворечивого определения «физического», но считается, что все физическое существует в пространстве и времени. Кроме того, физические объекты суть те объекты, которые, в сущности, обладают свойствами формы, величины, плотности и способны к движению. Более спорным является характерное для материалистов утверждение, что физические вещи состоят из субстанции, называемой «материей». И в самом деле, термин «материализм» иногда употребляется для обозначения теории, утверждающей существование материи, равно как и теории о том, что все существующее является физическим. «Материя» оказалась еще более неподатливым для определения термином, чем «физическое». 

  В истории  философии отстаивалось несколько  вариантов материализма. В дальнейшем я сконцентрирую свое внимание на весьма сложном и влиятельном  в XX веке варианте: так называемой теории тождества сознания и мозга. Согласно этой теории, ментальное событие в буквальном смысле слова тождественно некоторому событию или состоянию в мозге. Этот взгляд разрабатывался двумя современными австралийскими философами Дж. Дж. К. Смартом и Дэвидом Армстронгом, но свое раннее и краткое выражение получил в статье 1956 года, принадлежащей перу английского философа и психолога Ю. Т. Плейса. Статья называется «Является ли сознание процессом в мозге?».  

  Философия сознания Плейса. 

  Когда Плейс  говорит, что сознание является процессом  в мозге, он не имеет в виду, что  наши мысли и переживания просто причинно обусловлены событиями  в мозге. Он имеет в виду, что  эти ментальные события как раз  и есть те же самые события, что  происходят в мозге. Каузальная корреляция между ментальным и физическим сама по себе еще недостаточна для истинности материализма, ибо и дуалист может с определенной вероятностью утверждать, что ментальные события причинно обусловлены физическими событиями, но вместе с тем придерживаться того взгляда, что эти ментальные события происходят в нематериальном сознании. Поэтому Плейсу требуется более сильная теория, нежели каузальная корреляция. 

  Научная гипотеза 

  Плейс, по его собственным словам, он отстаивает ту позицию, что сознание есть процесс в мозге, как некую научную гипотезу и затем доказывает, что эту позицию нельзя отбросить на одних лишь логических основаниях. Что же имел в виду Плейс, называя положение «сознание есть процесс в мозге» научной гипотезой? Гипотеза представляет собой утверждение, которое предлагается в качестве решения некоторой проблемы и истинность или ложность которого открыты для проверки. Если утверждение обладает статусом гипотезы, то мы еще не знаем, истинно оно или ложно, хотя оно истинно или ложно. Мы и выдвигаем его для подтверждения или опровержения. Называя свою гипотезу «научной», Плейс имеет в виду, что именно приемы и методы естествознания — в особенности, наверное, нейропсихологии — продемонстрируют ее истинность или ложность. Поэтому нам должно быть ясно, что сам Плейс не считает, что он доказал теорию тождества сознания и тела. Свою роль он видит в устранении логических препятствий для признания правдоподобности этой теории, с тем чтобы при передаче ее ученым она могла бы использоваться для объяснения сознания. 

  Первое  разъяснение Плейсом своего тезиса заключается в отрицании того, что предложения о сознании означают то же самое, что и предложения  о процессах в мозге. Он исходит  из того, что его тезис был бы явно ложным, если бы он означал, что наши термины для ощущений и ментальных образов семантически эквивалентны нашим терминам для описания центральной нервной системы. Это верно в той мере, в какой верно то, что человек, к примеру, своими словами о том, что ему больно, намерен сообщить не то, что он находится в определенном неврологическом состоянии, но что он испытывают определенное ощущение. Эти два вида значения представляются достаточно различными вне зависимости от того, является ли теория тождества сознания и мозга истинной. Так что, даже если боль есть в точности то же самое, что и возбуждение С-волокон, слово «боль» не означает «возбуждение С-волокон». 

  Здесь следует  указать на отношение Плейса к  логическому бихевиоризму. Он полагает, что программа логического бихевиоризма по переводу наших диспозиционных ментальных понятий — типа «знать», «считать» и «намереваться» — в предложения об актуальном и возможном поведении в своей основе является правильной. Ведь при этом не было бы утрачено ничего существенного из их значения. Но он считает, что нашим понятиям о таких случающихся время от времени ментальных состояниях, как «иметь остаточный образ» или «больно», присуще несводимое чувственное содержание, не поддающееся аналитическому переводу. Он допускает, что, в принципе, может наступить время, когда бихевиористский тезис будет распространен и на понятия указанных состояний, однако в отношении современных перспектив он настроен достаточно пессимистически. 

  Таким образом, мы можем трактовать позицию Плейса как в некотором смысле дополняющую логический бихевиоризм новой разновидностью теории, которая сумеет справиться с кажущимся личным, внутренним и чувственным аспектом ментального. И мы можем также трактовать отрицание им возможности перевода понятий наших случающихся время от времени ментальных состояний в предложения относительно процессов в мозге как одно из проявлений его пессимизма в отношении распространения логического бихевиоризма на эту область. Плейс не просто открыто утверждает, что ментальные и физические понятия имеют различные значения, хотя для многих, без сомнения, это покажется самоочевидным. В поддержку своей позиции он предлагает три аргумента, и именно к ним мы сейчас обратимся. 

  Человек может знать значения слов типа «образ», «боль» и «ощущение», ничего не зная о неврологии и даже, возможно, не зная о наличии у него мозга. Из чего следует, что ни в коей мере значениями подобных слов не могут быть синапсы, ганглии или любые другие части центральной нервной системы. Иначе человек, не располагающий сведениями о своей центральной нервной системе, не мог бы знать значения слов, обозначающих его мысли и переживания. 

  Далее, имеются  два качественно различных способа  верификации утверждений о сознании и утверждений о процессах  в мозге. Это означает, что способ установления того, истинно ли, что определенная осознаваемая мысль или переживание имеет место, и способ установления того, имеет ли место определенный процесс в мозге, радикально отличаются. Мы верифицируем наше мышление или восприятие с помощью интроспекции, или же нам, возможно, даже и не приходится прибегать к интроспекции. Вероятно, когда мы мыслим или воспринимаем, мы уже знаем об этом. Но никакая интроспекция или мышление не откроют мне, что же происходит внутри моего мозга. Это может быть установлено только с помощью эмпирического наблюдения. Таким образом, имеется жесткая асимметрия между процедурами верификации указанных двух видов предложений. Согласно некоторым влиятельным теориям значения, то, как определяется истинность или ложность предложения, во многом конституирует значение этого предложения. Если это верно, то в случае, когда два предложения требуют различных процедур верификации, они никак не могут означать одно и то же. 

  Плейс также  считает, что нет никакого внутреннего  противоречия в чьем-либо утверждении, что ему (ей) больно и в то же время что в его (ее) центральной нервной системе ничего не происходит. Конъюнкция этих двух утверждений, несомненно, будет ложной, но отнюдь не самопротиворечивой. 

  Только  в том случае человек будет  противоречить самому себе, если он скажет, что ему больно, но он не чувствует этого или что его С-волокна подверглись возбуждению, но в его нервной системе при этом ничего не происходило, ибо частью того, что означает испытывать боль, является переживание боли, а частью того, что означает возбудить С-волокна, является некоторый процесс в центральной нервной системе. Тот факт, что мы не впадаем в противоречие, когда говорим, что находимся в ментальном состоянии, но при этом отрицаем наличие какого-либо процесса в нервной системе, доказывает, что ментальные понятия означают не то же самое, что неврологические понятия. 

  Здесь следует  сделать две оговорки относительно аргументов Плейса. По его утверждению, что, говоря о сознании, мы отнюдь не говорим при этом о процессах  в мозге, и его обоснование этого убедительно. Тем не менее нам следовало бы отметить, что если теория тождества сознания и мозга окажется истинной, то, говоря о сознании, мы все же будем — и, вероятно, делали это раньше — одновременно говорить о процессах в мозге. Сравните: «человек в голубом костюме не означает то же самое, что «лектор по философии», но если окажется истинным, что человек в голубом костюме есть лектор по философии, то в случае, когда вы говорили о человеке в голубом костюме, вы говорили и о лекторе по философии, даже если вы не знали, что человек в голубом костюме — это лектор по философии. 

  Кроме того, если теория тождества сознания и  мозга окажется доказанной, то есть будет доказана ее истинность, и  если она получит широкое признание, то нет ничего невозможного в том, чтобы изменились значения наших ментальных слов. Тогда частью значения слов типа «боль» будет то, что они относятся к центральной нервной системе. Если бы это случилось, то одновременно стало бы противоречием заявлять, что вам присуще некоторое ментальное состояние, но при этом отрицать какую-либо активность нервной системы, ибо утверждение об активности нервной системы будет частью определения ментального понятия. Я не знаю, принял ли бы Плейс оба эти замечания, но если бы принял, это, видимо, не нанесло бы ущерба его теории. 

  Случайные тождества 

  Сейчас  нам предстоит рассмотреть положение  Плейса о том, что, «хотя тезис  «сознание есть процесс в мозге» не является необходимо истинным, он не является и необходимо ложным» (Borst С., р. 44). Если утверждение необходимо истинно, то оно не только истинно, но и не могло бы не быть истинным. Если же утверждение необходимо ложно, то оно не просто ложно, но и не могло бы не быть ложным. Таким образом, Плейс утверждает, что если его тезис истинен, то он случайно истинен, то есть, даже если он истинен, могло бы оказаться так, что он ложен. Этот взгляд совместим с двумя заявлениями, сделанными Плейсом ранее. 

  Человек, отрицающий теорию тождества сознания и мозга, не противоречил бы самому себе, а ведь если отрицание некоторого утверждения ведет к противоречию, то это утверждение есть необходимая истина. Данный тезис также является научной гипотезой. Если это гипотеза, то она может быть истинной или ложной, поэтому она не является необходимо истинной. Плейс надеется, что, формулируя свою позицию таким образом, он делает ее неуязвимой перед чисто логическими возражениями и открытой для эмпирической или научной проверки. В этом состоит смысл его заявления о том, что данный тезис не является необходимо ложным — он не является внутренне несогласованным, самопротиворечивым или лишенным значения, поэтому есть реальная возможность трактовать его как научную гипотезу. 

  Для того чтобы яснее понять теоретическую  позицию Плейса, нам нужно тщательно  проанализировать, что конкретно он имеет в виду, когда говорит, что сознание «есть» процесс в мозге. Плейс доказывает, что его гипотеза есть «случайное утверждение тождества» (Ibid., pp. 43—45). Мы видели, что он подразумевает под «случайным». Что же представляют собой утверждения тождества? Это предложения, которые могут быть истинными или ложными и которые имеют форму «то-то и то-то есть то-то и то-то», где слово «есть» означает «тождественно» или «есть то же самое, что и …». 

  Но для  тезиса Плейса важно, чтобы было проведено различие между двумя смыслами слова «есть». Мы употребляем данное слово в одном из этих смыслов, когда утверждаем, что «красное есть цвет» или «квадрат есть равносторонний прямоугольник» (Ibid., p. 44). Это так называемое «дефинициальное есть». К нему применимо подобное описание, поскольку оно фигурирует в предложениях, которые являются определениями. К примеру, истинно, по определению, что красное есть цвет — именно потому, что если бы кто-то утверждал, что нечто является красным, но при этом отрицал, что оно имеет цвет, то этот человек противоречил бы самому себе. Это, в свою очередь, происходит потому, что утверждение о том, что нечто обладает цветом, образует часть значения утверждения о том, что оно является красным. «Имеющий цвет» является частью значения «красный». 

  В явном  контрасте с этим смыслом слова  «есть» находится «есть», используемое для выражения состава чего-либо. При таком употреблении «есть» мы говорим, чем является нечто, но при  этом не даем ему определения. Плейс  предлагает примеры: «Ее шляпа есть пучок соломинок, перевязанных вместе веревкой», «Его стол есть старый упаковочный ящик», «Облако есть масса капелек воды или других частичек во взвешенном состоянии» (Ibid., p. 44). Пожалуй, два первых примера служат более ясной иллюстрацией такого употребления «есть», чем третий, поскольку вполне можно было бы доказать, что отчасти под облаком мы подразумеваем массу частиц жидкости, и если это верно, то оказывается, что слово «есть» используется здесь как в первом, «дефинициальном», смысле, так и во втором смысле. Тем не менее ясно, что «солома» ни в коей мере не составляет часть значения слова «шляпа», равно как не могло бы быть правильным и использование «упаковочного ящика» в качестве части определения «стола». Я полагаю, что оба этих примера показывают, что Плейс корректно провел свое различение.