Бердяев, Николай Александрович о культуре

             . Философ никогда не считал феномен творчества культурой. Когда символичность сходит на нет, творчество не может продолжать служить исканию истины, и тогда возникает кризис культуры. Если свободное творчество - это добро, то вынужденность для него превращаться в произведение - зло, поскольку, по мнению философа, конкретная форма, в которой выражается творческий ноумен, не достойна самого творчества. Бердяев называет процесс, в котором свободная личность постепенно подчиняется объективной форме, «объективацией». Эта объективация разлагает органическое основание культуры; таким образом культура переходит в цивилизацию.

          В цивилизации Бердяева больше всего волнует проблема удаления человека от природы. Здесь природа означает не только натуральный материал, а включает в себя все, что создано Богом, в том числе и человеческую духовность. Когда человек мыслит по разработанному принципу, все производится технически и механически - в этом состоит машинная основа цивилизации. Поэтому Бердяев противополагает цивилизацию культуре. В истории человечества, считает философ, каждая культура кончается цивилизацией. Но, подчеркивает он далее, цивилизация - не единственный выход для культуры. Есть и другой путь - путь религиозного преображения жизни.

Хотя культура предоставляет человеку арену для творчества, Бердяев не считает ее лучшей стадией творчества. И философ полагает, что невозможно, чтобы свободное творчество воплощалось в рамках истории, творчество должно преодолеть свою форму и выйти из истории. Это будет культурой эсхатологической эпохи - сверхкультурой. Эсхатологическая эпоха будет достигнута только посредством активного творчества человека. Бердяев избавляется от традиционной - христианской - эсхатологии, и развивает свою собственную эсхатологию, главной идеей которой становится убеждение, что человек сам может преодолевать объективацию, чтобы открыть себе эсхатологическую эпоху.

Сверхкультура - не дифференцированное искусство, она может создаваться в любом личном творчестве, даже без формы. Личное творчество преодолевает объективацию - зло истории, считает Бердяев; это и есть добро, красота. Таким образом, Бердяев различает историческую и личную эсхатологию. Красота появляется в личном творчестве и преодолевает историческое время, открывает выход из истории. Поэтому философ соглашается с Достоевским, полагая, что «красота спасет мир». Какой эта сверхкультура должна быть, философ конкретно не указывал, несмотря на то, что он учил людей, как творить, чтобы время сверхкультуры наступило; тем не менее Бердяев отнес критерий красоты в область сверхкультуры. Красоту мыслитель обнаруживает не в произведении автора, а в самой его личности, которая освобождается от этого феноменологического мира.

          Размышления Бердяева о России непосредственно связаны с его теорией культуры. Согласно его культурной концепции, истинной культуре присуща духовная основа, свобода личности, символичность; земная культура, конечно, имеет ценность, но лишь в пределах истории человечества. Рассматривая историю русской культуры под таким углом, Бердяев без труда выявляет в ней первую творческую личность, независимую от феноменологического мира. Он утверждает, что именно А. С. Пушкин стал первым творческим субъектом культуры: только его творчество сопоставимо по значимости с высшими достижениями европейской культуры, и только с него можно отсчитывать начало эпохи русской культуры. Когда Бердяев говорит о появлении русской культуры, он имеет в виду именно «Пушкинское творчество» - пушкинскую эпоху русской культуры, творчество XIX века.

Бердяев отделяет от предшествующей художественной литературы поэзию символистов, творивших на рубеже XIX и XX веков, считая ее особым феноменом культуры, ибо характер творчества этих поэтов соответствует, с его точки зрения, высшей ценности культуры - символичности. Символисты пытаются достигать в своем творчестве инобытия, «мира горнего». Эта точка зрения логично связана с личным мировоззрением философа. Сам Бердяев отрицает феноменальный мир, стремится в другой, ноуменальный мир, где сохраняется настоящее бытие. Главная идея символизма как раз совпадает с его точкой зрения. Стремление к высшему бытию, истине и красоте, четко отражается в русском символизме. Видя современный культурный кризис, полагает Бердяев, русские писатели творят «от страдания и жажды спасения мира», в этом заключается главное отличие всего русского творчества от европейской культуры.

Ограничивая русскую культуру рамками XIX и начала XX вв., Бердяев выявляет два ее существенных истока - стихийный (безграничная земля) и религиозный. Под влиянием этих двух начал возникает полная антиномичность (двойственность) в русском культурно-национальном самосознании. Самая главная антиномия русского сознания - противоречие духовной свободы и коллективного смирения. Утвердив эту антиномию как основную, Бердяев выявляет другое противоречие: русский народ духовно свободен и в то-же время неспособен к созданию культуры; в нем присутствует свободная личность как субъект культуры, но эта личность сама устраняется от активного творчества в феноменальном мире. С точки зрения философа, взаимосвязь в русской культуре. Православия и индивидуально творимой культуры определяет особый - русский -культурный тип. Хотя, в отличие от Западной церкви. Русская церковь не создала развитого богословия и не превратила его в научную школу, религиозная философия с избытком присутствует в литературных шедеврах русских классиков XIX века. Анализируя русскую религиозную мысль XIX века, Бердяев делает вывод, что ее главным практическим проявлением становится духовное странничество, аскетизм, нигилизм. Это свидетельствует об эсхатологическом характере русского мировосприятия. Русские, по Бердяеву, не хотят остановиться на середине истории. Православная религия способствует творческой свободе и ориентирует волю русского народа на достижение конца истории. Поэтому после культуры (пушкинской) в России не образовалась цивилизация, как в западной истории, а произошло «религиозное преображение жизни». Русскому народу свойственно стремление не к светской, приземленной культуре, а к культуре инобытия, сверхкультуре. В этой связи Бердяев очень надеется на то, что духовный потенциал русского народа поможет преодолеть кризис мировой культуры. (Разумеется, Бердяев подразумевает под мировой культурой западноевропейскую культуру, распространившую свое влияние на весь мир.) Философ уверен, что в конечном итоге высшее призвание страны будет исполнено.

Очевидно, что, рассуждая о России, Бердяев основывался не только на принципиальных положениях своей культурологии, но и на своей собственной творческой методологии, для которой характерна прежде всего дуалистичность мышления. В любой теме, выбранной им для исследования, философ старается выявить двойственность, фундаментальное сущностное противоречие, или, говоря ин&че, антиномию. В историософии это антиномия конца истории; в культурологии - противоречие культуры и цивилизации; в русской литературе - двойственное мировоззрение писателей; в «русской идее» - противоречивость национального характера. Раскрытие темы «русской идеи» начинается у философа именно с определения антиномий, которые, по его мнению, пронизывают ее от начала и до конца. В отличие от привычных нам видов антиномий, в которых тезис и антитезис исключают друг друга, русским антиномиям присуща их взаимозависимость - тезис порождается антитезисом и наоборот. Причем Бердяев считает возможным и даже необходимым делать философский выбор между тезисом и антитезисом, поскольку один из них, по его мнению, обязательно должен быть истинным, а другой - ложным.

Не случайно свою главную антиномию, раскрывающую сущность русского народа, Бердяев посвящает свободе личности. Ведь именно свободная личность стоит в центре экзистенциальной философии Бердяева. В антиномии между личностью и безличностным коллективом философ, безусловно, выбрал личную свободу как выход для всей страны, ибо свободная личность выступает у него не только в качестве субъекта культуры, но и как символ добра и истины. Вся «русская идея» философа полна антиномической диалектики. В этом сказалась субъективная научная склонность Бердяева.

Еще одна особенность личного мировоззрения Бердяева сыграла большое значение при определении им сущности «русской идеи», мы имеем в виду его склонность к эсхатологическому взгляду на мир. Как нам представляется, эсхатологическая ориентация характерна скорее для самого философа, чем для русского национального сознания. На раннем этапе своего творчества Бердяев надеялся на создание в России теократии - Царства Божия на Земле. Однако после революции 1917 г. его историосфия постепенно стала приобретать эсхатологический характер. Эсхатология Бердяева есть не отвержение истории, а завершение ее, завершение зла и культурного кризиса. Вопреки традиционной христианской эсхатологии, Бердяев дает иную, активную интерпретацию рая, ада, конца света. Философ хочет, чтобы человек освободился от страха конца и сам открыл себе путь в вечность через личное творчество. «Более верно, - пишет Бердяев, -назвать мою религиозную философию эсхатологической»

           Конечно, любая мысль уже была когда-то изречена в той.или иной форме. Но со временем эта мысль получает новые И разные толкования, потому что каждый человек творит по-своему; в этом и состоит ценность каждой культуры. Бердяев в своих работах рассуждает о русской культуре, для него это не столько исследование, сколько творчество. Его мысль о России - не просто оправдание патриотов своей родины, но и соединение размышления с реальностью жизни. В этом он сам является творцом русской культуры и принадлежит ей.

                  В жизни общественной духовный примат принадлежит культуре. Не в политике и экономике, а в культуре осуществляются цели общества. И высоким  качественным уровнем культуры измеряется ценность и качество общественности. Давно уже происходящая в мире демократическая революция не оправдывает себя высокой ценностью и высоким качеством той культуры, которую она несет с собой в мир. От демократизации культура повсюду понижается в своем качестве и в своей ценности. Она делается более дешевой, более доступной, более широко развитой, более полезной и комфортабельной, но и более плоской, пониженной в своем качестве, некрасивой, лишенной стиля. Культура переходит в цивилизацию. Демократизация неизбежно ведет к цивилизации. Высшие подъемы культуры принадлежат прошлому, а не нашему буржуазно-демократическому веку, который более всего заинтересован уравнительным процессом. В этом плебейском веке натуры творческие и утонченно культурные чувствуют себя более одинокими и непризнанными, чем во все предшествующие века.